Революция дала повод и причину русским «евразийцам» поставить вопрос так, как они его поставили. Но вряд ли что-то можно изменить по существу. В XX веке имевшая быть попытка конституционно лишить Россию её первоимени закончилась сменой конституции. В общем итоге на нынешнем рубеже веков, как и на прошлом, Россия в мировой истории — под собственным своим именем.
С огромными потерями. Но при функциональном исполнении своих исторических обязательств. Существует реальная возможность сохранения основного многовекового биконтинентального (Европа-Азия) баланса в его прежнем виде: Россия — Евразия.
В создании психологически единой, юридически многонародной народной культуры России Россия есть Евразия.
Что не Россия, то — Европа. Или — Азия. А что Россия, то — Россия.
Как всегда — многокультурная. Как изначально — загадочная.
В судьбе Олега, столь созвучной характеру истории России, где сквозь траву забвения прорастает семя предания, с которым, едва ли не в любой свой век история соединяется подчас неразличимо, было много сугубо личного. Ведь сам Олег — не предание, но историческая личность.[13] И всё же три возможных окончания жизни его: возвращение в Ладогу, откуда он на арене истории появился, уход в Персию (Олег — единственное в русской истории «первое лицо», званием хакана увенчанное), и легендарная, описанная Пушкиным, смерть «от своего коня» остались памятью о нём, фактически не постижимой, Но, ведь, и сам факт дарения Олегом власти над городом Киевом у Дира с Аскольдом отнятой, Новгород с Царьградом соединяющей юному князю Игорю — величав и смыслово загадочен.
И этим первоименем начата русская история — история Киевской Руси, переросшая в историю России — обильно такими же признаками величия и загадочности — наделённую. Начиная с озадачившего потомков на тысячелетие решения рододержцев о приглашении князей на «стол», включая таинственное таганрожское «растворение» Императора Александра I и многое-многое, и по сей день, слава Богу! длящееся, другое.
В понятиях «русская история», «русская государственность» объективно нет утеснения кого-то или чего-то «нерусского» (случаи спорных субъективных трактовок и должны расцениваться как «случаи»). Широкий смысл понимания русского («русская история», «русская культура», «русская государственность») важно сохранить в культурном и идеологическом обращении не только как эквивалент жизни конкретного этноса, но и в надэтническом — общенациональном — смысле, каковой со времени Киевской Руси в сём понятии возник и по сей день не утрачен.
Без повторений нет науки. Более того, наука и появилась как способ поиска повторений, их отслеживания, выявления условий их возникновения: верифицируемость как воспроизведение того же при соблюдении тех же условий — признак научности получаемых исследователями результатов.
Науку можно считать «производительной силой общества», но подсознательно от неё ждут большего — гарантий безопасности жизни. Описания закономерностей, законы — одним словом, формулировки, гарантирующие присутствие повторений, — успокаивают: за ними открывается присутствие констант мира, и в общем разделении труда цивилизация с готовностью отводит науке исполнение такой роли — постоянного подтверждения того, что эти константы есть вообще и в данный период, слава Богу, ещё существуют.
Без подобной уверенности человечество никогда бы не возникло, но ясно, что не науке принадлежит первенство в открытии и отстаивании констант мира — она лишь создала в определённый исторический период впечатление, что способна лучше всех и чуть ли не одна — без других форм знания — обеспечивать их сохранность.
Судя по многому, сегодня этот исторический период завершается — ему на смену идёт другой, связанный с признанием правомочности не только научного сознания, но и сознания религиозного, а также и мифологического, как реально не уходящих в историческое прошлое, но всегда существующих форм сознания и основывающихся на них форм жизнедеятельности в пространстве культуры.
Менее всего в том следует искать проявления какого-либо демократизма — наука была, есть и только и может быть автократична — но наука накопила в себе уже достаточно сил, чтобы не бояться понять, а в отдельных случаях и признать, ограниченность своих возможностей. Позитивность этой самокритичности, проявляющейся едва ли не по всему периметру научного знания, реально может быть заметна только при обсуждении проблем наиболее общезначимых. И «время рубежа», безусловно, в их ряду.
Вместе с тем, весьма важно, что в наиболее общеизвестных проблемах сегодня уже и нельзя разобраться, ограничивая свой взгляд на них позицией только какой-то одной науки или даже науки как совокупности наук — науки в целом, но — одной только науки. «Время» требует для своего понимания иного — выходящего за рамки науки — подхода.
Первая, и существеннейшая, коррекция — в соотнесении научного познания и религиозного сознания: следует признать религиозное сознание неопровержимой и неустранимой данностью мира.
Трудно представить себе форум, где был бы подведён главный итог XX века. Тем более, что сами форумы, посвящённые рубежу эр и веков, были. Но результат их — кроме политического — неочевиден.
Между тем как трудно и пытаться вступить в новый век, не зная итогов предыдущего.
Завершившемуся столетию должен быть подведён итог, из опыта века необходимо извлечь урок.
Вторая и существенная коррекция в соотнесении Сознания и Истины—оно же главный итог и урок (возможно и укор) завершившегося XX столетия в России: научное познание и религиозное сознание различны, но находятся по одну сторону истины.
Страницы: